Хотя он слишком хорошо знал, какую опасность представляет Топология Стенания, Гарри не смог убедить себя вернуть ее обратно за банки с образцами. Гарри позволил себе еще раз скользнуть по шкатулке кончиками пальцев, на которых уже затухало чувство блаженства. Этот мимолетный контакт со шкатулкой, когда Топология дразнила его, был восхитителен, его пальцы не могли забыть это чувство, а его руки самопроизвольно исследовали шкатулку, точно заново знакомясь со старым другом.

Гарри наблюдал за ними, чувствуя себя странно отстраненным от их неистового движения и еще более отстраненным от возможных последствий. Он может остановиться в любой момент, сказал он себе, но зачем останавливаться так быстро, когда он мог ощущать, как легкий трепет удовольствия поднимался от пальцев к его ладоням, к его предплечьям, ко всему его утомленному организму? У него было предостаточно времени, чтобы остановиться, пока не стало слишком опасно. А пока почему бы не насладиться панацеей, которую предоставляла шкатулка: облегчение боли в суставах и спине и прилив крови в пах?

В этот момент не столь давние воспоминания о Мерзавчике, унижениях в стенах Святого Доминика и бесчисленном множестве других призраков из прошлого не причиняли Гарри абсолютно никакой боли. Все они были частью единого узора, как и рисунки на гранях шкатулки Лемаршана; со временем все займет причитающееся ему место в высшем замысле — так убеждали его помчавшиеся вскачь мысли. Внезапно, трудно уловимая вибрация разошлась от шкатулки, и Гарри изо всех сил попытался четче сосредоточиться на природе силы в своей руке. Она укрылась от него, он знал, скрывая свое темное предназначение за дарами удовольствия и утешения.

— Положи ее, — приказал он себе. Но его тело так долго было лишено удовольствия (была в нем какая-то кальвинистская черта, отрицающая все, отдающее потворством своим желаниям, как будто это может ослабить его в разгар главной битвы его жизни, которая, как он знал, однажды грянет), что этого удовольствия, пронизывающего до мозга костей его пальцев, было достаточно, чтобы на мгновение увести его с узкой тропы, по которой он так одержимо шел.

Одним словом, он не опустил шкатулку, а продолжал исследовать ее с чувством очень похожим на нежность. Головоломка поддавалась ему с легкостью — и какое-то слабое подозрение зародилось в глубине его мыслей. Она явила ему свои внутренности, их поверхности так же замысловато украшены, как и шесть внешних грани. Теперь его пальцы не могли ошибиться. Они скользили, давили, гладили; и на каждый стимул шкатулка распускалась словно цветок: скольжение раскрывало внутренний лабиринт цветущих и плодоносящих механизмов.

Гарри потерялся бы в соблазнах шкатулки, если бы внезапный порыв целенаправленного арктического воздуха не окутал его, превращая пот возбуждения на его спине и лбу в покров из ледяной воды. Чары были мгновенно разрушены, и его пальцы — на этот раз по его собственному указанию — уронили открытую шкатулку к его ногам. Падение породило необъяснимый звук в узком проходе, как будто что-то намного большее ударилось о землю. Вернулся Стринг Ярт.

— О, ради Бога, — сказал Гарри.

К удивлению Гарри, он получил ответ. Две маленькие банки на верхней полке опрокинулись и скатились на пол, разлетевшись на куски. Присутствие фантома вселило такой страх в Гарри, что его зубы застучали.

— Нет. Уходи. Ярт, — проговорил Гарри со следами раздражения в голосе.

Холодный воздух рассеялся. Не успел Ярт обратить внимание на команду Гарри, как с пола донеслось банальное позвякивание, источником которого была Топология Стенания, поблескивающая среди разбитых банок и их иссохшего содержимого.

— Что за…? сказал Гарри.

Вот к чему Гуд привлекал внимание Гарри. Хотя он и выпустил шкатулку из рук, эта проклятая штука взялась сама собрать головоломку. Для Гарри это стало новым штрихом к преданию о шкатулке. Всякий раз, когда он находил ссылку на Топологию, жертва подписывала себе смертный приговор, разгадывая головоломку шкатулки самостоятельно.

— Эти штуки не собирают сами себя, верно? — спросил Гарри, ни к кому не обращаясь.

Несколько бутылочек поменьше стукнулись друг о друга.

— Спасибо за ответ, чтобы он ни значил, — спросил Гарри.

Призрак пронесся за книгами, сбрасывая каждый третий или четвертый том на пол.

— Что бы ты ни пытался сказать мне…

Гарри остановился, не закончив, так как на его вопрос уже отвечали. И ответ был "да". Шкатулка действительно разгадывала сама себя; некоторые детали ее внутренней анатомии скользнули в поле зрения и приподняли шкатулку над полом. Части, попадающие в поле зрения, были асимметричны, поэтому шкатулка опрокидывалась на бок. Теперь у нее было достаточно места, чтобы инициировать следующий этап своей самопроизвольной сборки: верхняя поверхность разъехалась в три стороны, что привело к высвобождению ощутимого импульса энергии, сопровождаемому легким, но отчетливым запахом скисшего молока.

Маневры шкатулки набирали обороты, и, глядя на нее, наблюдая за представлением, разыгрываемым устройством, Гарри решил, что пора заканчивать эту игру. Он поднял ногу и опустил ее на шкатулку, намереваясь сломать ее. Ничего не вышло. Не из-за того, что его веса было недостаточно для выполнения этой задачи, но благодаря защитному механизму, встроенному в шкатулку, который Гарри не учел, а теперь каким-то образом его ногу отвели в сторону, когда она оказалась на расстоянии менее дюйма от своей цели, как будто она соскользнула со шкатулки словно резиновая подошва с мокрого камня. Он попытался снова, и снова потерпел неудачу.

— Пипец, — пробормотал он, гораздо непринужденнее, чем чувствовал.

Единственный оставшийся вариант — убраться отсюда до того, как рыбаки, забросившие эту блесну, придут за своим уловом. Он переступил через шкатулку, которая продолжала решать свои собственные ребусы. Это, Гарри рассуждал, было хорошим знаком, указывающим на то, что дверь в Ад еще не открыта. Но эта мысль перестала успокаивать, когда стены прохода начали трястись. Слабые толчки за считанные секунды, по ощущениям Гарри, переросли в удары, наносимые по узкому помещению со всех сторон. Все предметы на полках, которые еще не были сбиты призраком Гуда, теперь посыпались на пол: остатки книги, большие и маленькие; банки с образцами; и все остальные диковинки из коллекции мертвеца.

Стены, на которых весели полки, трескались от пола до потолка, и лучи холодного света пробивались сквозь разломы. Гарри по опыту знал природу этого света и компанию, обретавшуюся в нем. Случайный наблюдатель мог бы назвать его голубым, но такое название не передавало всех его оттенков. Это был свет чумной бледности, цвет скорби и отчаяния.

Гарри не нужно было полагаться на свой "Неустранимый Зуд", — потому что рукоделия Кэза сходили с ума, предупреждая его каждым подергиванием и побрякиванием, что отсюда следует немедленно убиваться. Он, последовав совету татуировок, начал пробираться к выходу, отшвыривая ногами всё, оказывавшееся на пути. Но занимаясь этим, любопытство взяло верх, и на мгновение он остановился, чтобы посмотреть сквозь расширяющуюся щель за полками справа от себя.

Разрыв в стене был как минимум полтора фута шириной и становился шире. Он предположил, что по проходу между здесь и там движется какой-то невообразимый ужас; мимолетного взгляда должно быль достаточно, чтобы сообщить Норме кое-что более захватывающее, чем ожидалось вначале.

Но, к его удивлению и легкому разочарованию, демонов в непосредственной близости не наблюдалось. То, что он мог видеть, сквозь расширяющуюся трещину в стене, было безграничными просторами. Он быстро заглянул в другие трещины, но увидел только всё тот же мертвый, холодный свет и услышал только звук резкого ветра, дувшего через заброшенный пейзаж, поднимая всевозможный мусор с земли — ничего особенно адского: обычные полиэтиленовые пакеты, испачканные листы бумаги и коричневая пыль. Похоже на зону боевых действий.